Многие до сих пор пытаются разгадать, в чём секрет особой привлекательности живописи Федота Сычкова. Его работы отличаются не только великолепным рисунком, умением автора пластически точно скомпоновать многофигурные композиции, найти выразительные позы и жесты, придающие особую эмоциональную открытость образам. Самое главное – они наполнены душевным светом, искренними эмоциями счастья и надежды.
Деревенская девочка-соседка как-то его спросила, мол, чего Вы, Федот Васильевич, людей рисуете только в радостном, пригожем состоянии? «Так ведь я столько горя в жизни видел, столько тяжелого, что руки не поднимаются писать человека в состоянии беды, - признался художник. – Лично мне хочется писать только радость, только человеческое счастье. А беды… ну их, они и сами, проклятые, найдут каждого из нас. Радость реже, ценнее…».
«Не хочется быть старым»
При этом Сычков никогда не приукрашивал реальность. И среди его работ контрастом выделяются, к примеру, портреты матери и сестры со скорбными чертами трагичности.
Однако Федот Васильевич старался видеть в окружающей действительности красоту, будь то природа или односельчане. «Я люблю изображать простых людей не только в труде, но и показывать их веселье, игры. Думаю, что в этом неиссякаемом оптимизме простого русского человека сказывается его великая созидательная сила, твердая вера в счастливое будущее», - объяснял он.
Именно позитивные события, наблюдения за бесхитростными детскими забавами и сельскими пейзажами вдохновляли его на творчество.
Хотя, перечитывая переписку Сычкова с соучениками по Петербургской Академии художеств Ефимом Чепцовым, Иваном Горюшкиным-Сорокопудовым, а позже - с более молодыми художниками Виктором Хрымовым и Александром Мухиным, заметно, что Федоту Васильевичу в Кочелаве не хватало общения с коллегами.
«Не хочется быть старым, - рассуждал Сычков в одном из писем, - …художники не могут стареть, их работы должны быть всегда молоды и интересны».
В фонд обороны
Всё-таки любому художнику важно, чтобы его творчество «выходило в люди». После первой республиканской выставки, открывшей для широкой публики Мордовии живописца Сычкова, он за год написал два громадных по формату холста на тему колхозного труда, которые украсили павильон «Поволжье» на Всесоюзной аграрной выставке.
Горе военного лихолетья Сычков переживал вместе со всей страной. Хотя и в тяжкой ситуации его жизнеутверждающие картины ободряли людей, сраженных бедой.
Гонорар за полотно «В фонд обороны» он передал в этот самый фонд.
Позже долго делал эскизы картины «Девушки Мордовской АССР изучают военное дело», написал портрет своего земляка, фронтового лётчика, Героя Советского Союза А.Г.Котова.
В марте 1945-го правительство Мордовии приняло решении о праздновании 75-летия со дня рождения и полувекового юбилея творческой деятельности Сычкова. И в июне, несмотря на послевоенное лихолетье, в Пушкинском парке Саранска прошёл торжественный вечер в честь художника. В августе в Республиканском краеведческом музее открылась его первая большая персональная выставка, о чём извещали расклеенные по городу красочные афиши.
Совет академика Филатова
А потом на Сычкова навалились болезни и та самая старость, мешавшая получать наслаждение от журчания весенних ручьев, птичьих трелей, ароматных облаков расцветающей майской сирени.
Кроме того, обнаружились серьезные проблемы со зрением и ему удалили хрусталик. Что значат глаза для художника, наверное, объяснять не нужно.
Серьезно опасаясь потерять зрение, Сычков обратился за консультацией к светилу отечественной офтальмологии, профессору Академии медицинских наук Владимиру Филатову.
Художник дотошно расспрашивал академика: можно ли ему заниматься творчеством, ходить пешком на дальние расстояния, «носить тяжести и работать по дому в деревне с наклоненной вниз головой», нужно ли закапывать капли и «как лучше сохранить зрение от разрушения»? Владимир Петрович дал подробные разъяснения и успокоил: живописью заниматься можно. На робкий вопрос художника «Можно ли мне при моей болезни глаз после выздоровления пить вино и водку хотя бы в маленьких количествах?» академик ответил: «В небольших дозах, но рюмочку».
«Сижу дома у окошечка, кое-что пишу»
В письмах к Александру Мухину Федот Васильевич с беззлобной завистью сообщал, что читал в газетах, как в послевоенные годы активно строится Москва и «у столичных художников теперь много работы, не то, что здесь у нас».
Сычков искренне радовался творческим достижениям саранского живописца Виктора Хрымова, чью картину взяли на московскую выставку. И как родному писал Мухину о своих беспокойствах, сельском житье-бытье, об одолевавших его хворобах.
Судя по всему, Сычковы и Мухины дружили семьями. А Александр Андреевич взял шефство над восьмидесятилетним другом. В Кочелаеве с провиантом было туговато.
«Дорогой Александр Андреевич! Я был бы очень рад Вашему ко мне приезду, если Вы найдёте на это время, – писал Сычков в начале 1950-х. – Если Вас не затруднит,...Лида просила купить Вас дрожжей…и захватить несколько булочек и свежего подсолнечного масла пол- или литр…Если нужна Вам помощь в дороге, то можно сговориться с подательницей сего письма Чижиковой Маней…Или можете предать мне по телефону (в сельской администрации – ред.), когда будете в Ковылкино, мы тогда Вас встретим. Если… дадут мне лошадь, то приедем на лошади. А если нет, то пришлём человека с салазками…». Почта тогда оперативностью не отличалась, а иногда послания просто терялись. Поэтому письма художник нередко передавал с сельскими нарочными, по разным делам отправлявшимися в Саранск.
В другом письме Сычков, многократно изменяясь, просил Мухина «купить фанеры листов 15»: «Если есть у Вас на эту куплю деньги, то очень Вас прошу побеспокоиться для меня, а потом сочтемся…» И обязательно интересовался: «Напишите мне несколько слов о новостях в Саранске и Союзе художников и пр. Слышал, Вы строите себе мастерскую. Похвально!» «Мой и Лиды Вам, Гале-Тане самые лучшие пожелания и счастья», - не забывал Федот Васильевич передать привет жене и дочке Мухина.
Несмотря на своё невольное вынужденное деревенское «отшельничество» Сычков старался следить за происходящим в мире и стране, выписывал газеты, слушал радио. Поэтому поломка лампового приёмника «Родина» оказалась для него бытовой катастрофой. Собираясь в город, он опять пишет Мухину: «Вы говорили…, что в Саранске есть специалисты по ремонту радиоприёмников, а мой вот теперь нуждается в пересмотре…Он стал фальшивить…трещит и мычит и после долгих верчений ручки, наконец, хрипом начинает передавать…Чувствую что-то в механизме неладное…Сам я не могу разобрать и осмотреть все его части, так как это связано с отниманием проводов…и потом нужна припайка вновь, чтобы собрать…Прошу Вас в свободную минуту узнать, можно ли его исправить…».
Впрочем, Федот Васильевич чаще звал младшего друга в гости, чтобы просто поговорить, сходить вместе на этюды. «Ну, вот скоро снова тронется лёд на Мокше. Ровно год минул, как Вы были у меня в Кочелаеве, - по письму заметно, что Сычкову не хватает общения с Александром Андреевичем. – Мольберт Ваш у меня, я на нём работаю…Он очень удобен, как и мой».
«Весна идёт. Март. Так характерно выглядит теперь природа - продолжал он «соблазнять» пейзажиста Мухина в следующем письме. - Снег тает. Лужи воды…Очень живописно выглядит природа».
«У меня теперь как-то не клеится с работой. Нет настроения, - сетовал Сычков осенью 1951-го. – Чувствую себя неважно. Так и прошло это лето, не дало мне хороших результатов. Если будет в Саранске выставка, то, к сожалению, у меня нет ничего приличного…»
«Сижу я в деревне у себя, скучаю, никуда почти не хожу…Сижу дома у окошечка, кое-что пишу…,- иногда проскальзывали нотки отчаяния в его письмах. – Не интересуюсь даже выставками. Как сказал Сорокопудов, какой толк от выставок? Картины хорошие там оценивают по достоинству, но не покупают». И в тут же спрашивал: «А всё-таки думают ли мордовские художники о выставке в Саранске?».